Особо опасный отступник

На прошлой неделе один из фигурантов прокурорского скандала, бывший начальник управления подмосковной прокуратуры Дмитрий Урумов был переведен из СИЗО под домашний арест — по ходатайству следствия, с которым арестованный активно сотрудничает, давая признательные показания, и которому Генеральная прокуратура так и не дала санкции на заключение досудебной сделки с обвиняемым. Это обстоятельство, по мнению людей, работающих в правоохранительных органах, скандально не меньше, чем само прокурорское дело, начавшееся с истории о крышевании нелегальных казино. Чем закончится эта история, сегодня не скажет никто. Но сюжет, бесспорно, уникальный.

Моя милицейская карьера начиналась 35 лет назад как раз в Московской области. Даже в страшном сне не мог представить того, что происходит сейчас: обыски в кабинете начальника главка, аресты городских и районных прокуроров, стрельба в служебном кабинете начальника управления Генпрокуратуры по надзору за органами госбезопасности... Это не просто коррупционный сюжет. Речь должна идти о новой форме организованной преступности, где люди в мундирах не просто играли традиционную для коррупции роль крыш, а сами выступали в роли активных членов преступного сообщества: подыскивали коммерсантов и объекты, которые могли дать суперприбыль, наезжали на этих предпринимателей, заставляли работать на себя, собирать дань с других. При этом в распоряжении этого невиданного ранее преступного сообщества был весь арсенал оперативно-розыскных средств и методов — агентура, прослушка, наружка и т.д. Ведь оперативные работники областного милицейского главка и сотрудники секретного Управления "К" МВД России также были членами этого мафиозно-правоохранительного сообщества.

Это дело с самого начала имело ключевую особенность — оно возникло и стало раскручиваться в условиях невиданного прежде в истории нашей правоохранительной системы яростного противоборства различных правоохранительных ведомств. Этот, по сути, открытый конфликт продолжается и сейчас: Генеральная прокуратура оказывает прямое противодействие расследованию, которое проводит Следственный комитет, опирающийся на оперативное сопровождение ФСБ.

Это противодействие происходило в самых разных формах. Сначала Генпрокуратура просто не давала возбудить уголовное дело. Потом не давала санкции на аресты областных прокуроров, оперативников МВД и так называемых решальщиков (на сленге мафии — консильери, т.е. людей, которые выполняли функции "менеджеров" мафии). Теперь Генпрокуратура не дает заключить так называемую сделку с правосудием (или, как это теперь звучит в российских УК и УПК,— "досудебное соглашение о сотрудничестве") между следствием и двумя обвиняемыми — начальником управления областной прокуратуры Дмитрием Урумовым и оперативником областной полиции Сергеем Ермаковым. Этот конфликтный рубеж в противостоянии силовых ведомств, как убеждают меня знакомые с ситуацией люди, не последний. Пока питерское происхождение главы СКР Бастрыкина, подкрепленное сопровождением ФСБ, позволяет преодолевать активное прокурорское нежелание докручивать дело. Что будет дальше и как далеко это дальше дойдет, ясности нет.

Новый для российской системы правовой институт — сделка с правосудием (введен в России только в июне 2009 года) в США и Европе применяется в основном именно для борьбы с мафией. Те из обвиняемых, кто идет на досудебное соглашение со следствием, берут на себя обязательство помочь следствию в расследовании своих преступлений, фактически признаются в инкриминируемых им деяниях и, что самое главное, обязуются сдать всех других членов ОПГ или преступного сообщества. За это они получают правовые гарантии на снижение грозящего наказания. Урумов и Ермаков сдали своих подельников и организаторов преступлений. Поэтому Урумову заменили арест в СИЗО на домашний арест, а Ермакову на подписку о невыезде. Но сделки как правового акта не случилось, а значит, Генпрокуратура никаких гарантий фигурантам не дает, и это фактически ставит под вопрос дальнейшую перспективу сюжета, в том числе и судебную.

Почему это происходит? Противники сделки с правосудием всегда аргументировали свою позицию тем, что этот правовой институт лежит за рамками нравственных понятий. Что часто подозреваемые и обвиняемые, оказавшиеся в СИЗО, готовы оговорить других людей по требованию следователей. Что сделка с правосудием — это возвращение к уголовной политике, проводимой сталинским прокурором Вышинским, по средневековой концепции которого признание обвиняемого является "царицей доказательств". Некоторые умудренные опытом бывшие прокурорские работники высказывают мнение, что в условиях открытого профессионального и личностного конфликта между руководителем СК Александром Бастрыкиным и генпрокурором Юрием Чайкой последний опасается использования сделки с правосудием в "игорном деле" как инструмента по компрометации руководящих сотрудников Генпрокуратуры.

Такая версия, конечно, имеет право на существование, но сразу вспоминается начало расследования. И пресс-конференция руководящих сотрудников Генпрокуратуры, цинизм которых перехлестывал через край. Достаточно вспомнить высказывание одного из прокурорских генералов: "Вот если бы над областными прокурорами (которые изображены на изъятых при обыске фотографиях) висел плакат "Нелегальные казино", тогда бы мы подумали о возбуждении уголовного дела". Дело, однако, возбудили, а те прокуроры, что были на фотографиях,— уже в СИЗО. И поэтому в стерильность органов прокуратуры уже мало кто верит. Так что не только в профессиональной среде моих коллег, но и в общественном восприятии противодействие следствию со стороны Генпрокуратуры объясняется вполне рациональными мотивами — боязнью, что дело будет расползаться на показаниях тех, кто пошел на сделку с правосудием. И может доползти до самой Генпрокуратуры.

Нельзя не признать: столь явный конфликт между СК (и ФСБ) и Генпрокуратурой — явление отталкивающее, подрывающее остатки доверия ко всей правоохранительной системе. Но, с другой стороны, представьте на минуту, что генпрокурор и руководитель СК были бы друзьями не разлей вода. Знали бы мы сейчас что-то о "прокурорском деле"? И, что, например, было бы с главой администрации Серпуховского района Московской области Александром Шестуном, который обнародовал в интернете видео с фактами прокурорского вымогательства (с этого видео официально и началось "прокурорское дело")? А какова была бы судьба бывшего заместителя областного прокурора Станислава Буянского, с которого не официально, а фактически началась раскрутка прокурорского сюжета? Напомним, в мае 2010 года Буянского задержали сотрудники ФСО за попытку проникнуть на территорию резиденции президента России и тогда же Буянский был уволен. Сейчас стало известно, что он пытался лично рассказать президенту о преступной деятельности областных прокуроров, но выслушали его в итоге и прислушались к нему в ФСБ. В настоящее время Буянский является одним из ключевых свидетелей по делу, находится под программой защиты свидетелей.

Вопросы, понятно, риторические. Но при этом надо признать: наивных людей, которые считают, что в "игорном деле" теперь восторжествует полная справедливость, немного. Среди профессионалов — сотрудников правоохранительных органов — таких вообще нет. И все в один голос говорят: по-прежнему тревожно за судьбу свидетелей по делу. Один из потенциальных свидетелей — водитель Алексей Прилепский, работавший в структурах главного фигуранта игорного скандала Ивана Назарова — был убит в самом начале расследования (именно после этого убийства Назаров принял решение сотрудничать со следствием — он теперь освобожден из СИЗО и находится под защитой). Недавно Мособлсуд на 7 с половиной лет лишения свободы осудил Елену Базанову, заместителя Шестуна. Осудили на весьма шаткой доказательственной базе. Шестун и адвокаты Базановой считают, что дело было сфабриковано сотрудниками БЭП МВД России (в том числе и теми, кто значится в известном "списке Магнитского"). Сам Шестун без охраны не ходит, он получал прямые угрозы, что его за правдоискательство все равно посадят. Неизвестно, как пойдет сам судебный процесс по громкому делу.